мои герольды дали своей королеве обет ничего не сообщать. Ты же пришёл сюда, чтобы сменить свой паслён скорби на розы жениха. Девицы! Дайте ему венки, окружите его, тесните его своими чашами!
Снова я вылил их вино и порвал их гирлянды. Не тот ли это дурной глаз, который давно преследовал меня? И не ты ли, Хотия, преследовала меня и добивалась, и дразнила, и соблазняла меня во всём этом долгом, долгом путешествии? Я клянусь! Ты знаешь всё.
– Я – Хотия. Ты наконец пришёл. Увейте его своими цветами! Утопите его в своём вине! Со всеми его вопросами. Тайи! Я помолчу. Прочь! Танцуйте, девы; вейтесь вокруг него; со всех сторон!
Затем их ноги пошли под музыку по слегка колеблющейся траве, как тысяча листьев лилий на озере. И, приблизившись, Хотия пригласила Медиа и сказала:
– Здесь ваш товарищ печален – быть тебе весёлым. Хо, вина! Я обещаю вам, гости!
Потом, отметив увиденное, я решил, что, во что бы то ни стало, смогу наконец узнать всё о той, которую искал.
И вот три чаши побывали в моей руке; я выпил вина и рассмеялся, встретившись на полпути с обольстительной королевой Хотией.
Глава LXXX IX
Они входят в дом Хотии
Войдя в рощу, из которой появилась королева, мы прошли в дом из сладкого шиповника и расположились на благоухающих циновках.
Затем шербет из тамариндов в чашах из цитрона был предложен Медиа, Мохи и Иуми; моя раковина из наутилуса наполнилась светящейся жидкостью, которая лилась и лилась, как из источника.
– Осуши, Тайи, осуши! Каждый глоток топит мысль!
Кровь паводком пробежала по моим венам.
– Стало светлее? – И Хотия засияла передо мной! Великолепная королева! Во всём сиянии, освещающем экваториальную ночь.
– Ты волшебна, о королева! О, ты – скопление тысячи созвездий.
– Они сверкают в пламени, – прошептал Мохи.
– Я вижу десять миллионов Хотий! Всё пространство отражает её, как в зеркале.
Затем, качаясь, девицы снова рассеялись, цветы дрожали на их бровях; Хотия всё ещё плыла рядом, руки её блестели, как радуги. Она напевала некое дикое заклинание.
Моя душа ослабела, Йиллы там не было! Но как только я повернулся, открыв руки, Хотия исчезла.
– Она глубже моря, – сказал Медиа.
– Её лук натянут, – предупредил Иуми.
– Я могу рассказать чудеса про Хотию и её девиц, – сказал Мохи.
– Что за чудеса?
– Послушайте, я расскажу о приключениях молодого человека Озонны его собственными словами. Это покажет вам, Тайи, что все девы Хотии – это Йиллы, удерживаемые как пленницы, лишённые сознания; и эта Хотия, их колдунья, самая коварная из королев.
«Подобно верблюду, гружённому горем, – говорил Озонна, – после долгих диких скитаний в поисках девы, надолго исчезнувшей, – красавицы Ади! – меня, ставшего ничтожеством в Марамме, напрасно приглашали высадиться в Серении. Три сирены долго преследовали меня с неопределёнными обещаниями привести к Ади, пока наконец не заманили меня на Флозеллу, где Хотия сделала меня своим рабом. Но скоро я решил, что в Реа, одной из её дев, я обнаружил свою изменившуюся Ади. Мои руки широко раскрылись для объятий, но эта девица не знала Озонну. И даже когда после долгого ухаживания я заполучил её снова, она оказалась не потерянной Ади, а Реа. И всё это время из глубины её странных, чёрных глазниц, казалось, задумчиво глядели синие глаза Ади: голубые глаза внутри чёрных; печальная, тихая душа внутри весёлой. Долго пытался я неподвижным горячим пристальным взглядом разорвать пелену и восстановить в Реа моё потерянное Прошлое. Но напрасно. Это была только Реа, но не Ади, что украдкой смотрела на меня теперь. Однажды утром Хотия встала поприветствовать меня, и её быстрый взгляд упёрся в мою грудь; и, испуганно глядя туда же, я обнаружил свежий отпечаток от ожерелья Реа. Избегая правды, я сказал, что приходил к деве, которая скрывалась от меня, как и сам я скрывался от Хотии. Королева вызвала своих девиц, и в течение многих часов их голосов было не слышно; и когда, наконец, они прибыли, на груди каждой уже лежал такой же отпечаток, как от ожерелья Реа. На следующий день – ло! – моё дерево было разворочено, и со свежих листьев липы стекал свежий сок. Исполненный плохих предчувствий, я снова разыскал Реа, которая, опустив свои глаза, созерцала свои ноги, запятнанные зеленью трав. Она снова сбежала, и снова Хотия, со злобным триумфом в своих глазах, позвала своих девиц; но тревога достигла цели: у каждой девицы были запятнаны ноги. Той же ночью Реа была оторвана от меня тремя масками, которые быстро уволокли её, заглушая крики; и, как я ни преследовал их, они всё же исчезли в пещере. Следующим утром Хотия была окружена своими нимфами, но Реа отсутствовала. Затем, проскользнув рядом, она сорвала чёрный, как уголь, свободно свисавший локон моих волос: «Озонна – убийца! Смотрите! Порванные волосы Реа спутаны с его волосами!» Ошеломлённый, я поклялся, что ничего не знал о её судьбе. «Тогда пусть ведьма Ларфи скажет!» Девы бросились из дому, и вскоре сюда вкатился зелёный кокосовый орех, сопровождаемый ведьмой, и все девицы стали бросать в него анемоны. Катясь по кругу, этот орех наконец подкатился к моим ногам. «Это – он!» – закричали все. Тогда они связали меня ивовыми прутьями, и в полночь невидимые и неодолимые руки усадили меня в шлюпку, которую отвели далеко в лагуну, где они оставили меня на волнах; но от сильного шока ивы порвались, и, так как шлюпка сошла с одного пути и поплыла другим, я скоро достиг земли.
Таким образом, во Флозелле я нашёл только призрак Ади и убил последнюю надежду на Ади истинную».
Этот подробный рассказ глубоко запал мне в душу. Неким диким способом Хотия сделала Йиллу пленницей, превратив её в одну из горничных с чёрными глазами, а голубой цвет её глаз был изменён. Из стороны в сторону в безумстве оглядывался я, но у всех был холодный, мистический взгляд, и я не увидел того тёплого луча, которого искал.
– Ты уже пустил корни в этой предательской земле? – вскричал Медиа. – Прочь! Твоя Йилла находится позади тебя, но не впереди. Она живёт в глубокой синей роще Серении, в которой ты не стал искать. Хотия дразнит тебя; прочь! Риф обойдён, но пролив лежит между этим островом и Одо, и туда его правитель должен вернуться. Каждый час, что я пребываю здесь, там умирает какой-нибудь несчастный раб, для которого с блаженной Серении я несу жизнь и радость. Прочь!..
– Хорошо ли поддаваться найденному по вашей милости злу? – сказал Мохи. – Как может Йилла встать на якорь здесь? Осторожно! Не позволяйте Хотии поработить вас.
– Идём прочь, идём прочь, – вскричал Иуми. – Йилла далеко! И тот, кто останется среди этих цветов, должен будет сгореть, как можжевельник.
– Взгляните на меня, Медиа, Мохи, Иуми. Здесь я буду стоять, как памятник самому себе, до тех пор, пока Хотия не развеет чары.
В го́ре они оставили меня.
Раковины Ви-Ви я больше не слышал.
Как только их последнее эхо замерло на дне долины, Хотия оказалась рядом, с распущенным поясом и с амариллисом в руке. Её грудь часто вздымалась; в лучах, исходивших из её глаз, плясали искорки.
– Приди! Давай грешить и веселиться. Хо! Вина, вина, вина! И полные подолы цветов! Пусть зальют все тростниковые трубки. Девицы! Танцуйте, качайтесь, плывите вокруг меня: я – вихрь, который тянет всех. Тайи! Тайи! Это имя – как сочная ягода в моём рту! Тайи, Тайи! – И в общем хоре она запела сильным голосом, казалось, исходившим из её глаз – глаз сирены.
Моё сердце отлетело далеко от её полей и поднялось в воздух, но, как только до моей руки дотронулась Хотия, оно упало с облаков мёртвой
